Пояснения к предыдущей публикации со ссылками на материалы из статей российских ученых
https://www.rbc.ru/opinions/economics/0 ... ac2c12f80309 апреля 2015 года
Андрей Мовчан, руководитель экономической программы московского цента Карнеги
Правила не для всех: как побороть рентное государство в России
Честные выборы, независимый суд, сильное самоуправление? Эти институты необязательно насаждать по всей стране, чтобы добиться экономического роста.
Годы без роста
Сколько бы умных слов ни было сказано про экономический потенциал России, мы будем упираться в замкнутый круг, построенный нынешним правящим режимом. В начале 2000-х правящая в России группа осознала достаточность объемов экспорта природных ресурсов для финансирования приемлемого уровня жизни в стране и уверила себя в долгосрочной позитивной динамике цен на сырье. Была принята идеология рентной экономики: бюджет держится на зарабатывании ренты, обеспечение населения происходит в виде распределения ренты, а политика сводится к борьбе за контроль над рентой.
Идеология эта была удобна: власть контролирует ренту, а лишенные ренты претенденты на власть не в состоянии финансировать борьбу за нее.
В такой структуре власть должна противодействовать развитию альтернативных источников капитала, которые могут быть использованы для финансирования политической конкуренции.
Мы наблюдаем это с середины 2000-х. Бездействием (отказ от реформирования правоохранительной и судебной системы, консервирование частью архаичных, а частью противоречивых законов и пр.) и действием — многократное изменение законов о бизнесе, установка завышенной налоговой нагрузки, монополизация, потворствование переходу бизнесов в руки неэффективных, но лояльных собственников, фактическое разрешение чиновникам и силовикам использовать независимый бизнес как источник обогащения и пр. — власть добилась низкого уровня независимой деловой активности и минимальной капитализации российской экономики.
Все было хорошо до «предательства» нефтяных цен, наложившегося на естественное в условиях отсутствия конкуренции снижение эффективности российской экономики.
Сокращение рентного потока еще и потребовало роста затрат на поддержание лояльности беднеющего населения и ненасытных элит.
Пропаганда, расходы на вооружения, ссоры с соседями и изоляция от наиболее ликвидных рынков — это лишь часть цены за сохранение лояльности масс и элит внутри государства. Даже по оценкам осторожных экспертов ВШЭ, если нефть удержится на $60–70 за баррель, России предстоят годы без экономического роста (скорее с падением ВВП даже в рублях), двузначной инфляции и медленного проедания резервов.
Попытка изменить ситуацию за счет финансовой накачки государственных монополий и холдингов лояльных олигархов обречена заранее. Неэффективность таких структур делает их неконкурентными на мировом рынке, а их владельцы и топ-менеджеры, при всей своей лояльности, предпочитают по возможности выводить полученные капиталы — они тоже понимают риски для бизнеса в России.
Экономика без политики.
Решить проблему могло бы развитие независимого нересурсного бизнеса. Но необходимые условия для такого развития — кардинальные изменения в области правоприменения и в финансовой политике государства, а эти изменения (да и появление независимых капиталов) несут реальную угрозу существующей власти и потому не будут ей осуществлены.
Стране очень нужны инвестиции и независимый бизнес, но так, чтобы они не могли участвовать в борьбе за власть. Можно ли создать систему, при которой страна получает и капитал и бизнес от тех (и для тех), кто по определению не может в борьбе за власть участвовать?
Ответом на этот вопрос может быть специальный режим иностранных инвестиций, включающий выделение специальных предприятий с иностранными инвестициями (СПИИ), создание специальных территорий иностранного инвестирования и введение для части резидентов, в том числе граждан России, статуса «иностранного инвестиционного агента».
СПИИ можно считать все предприятия на территории России, в которых не менее 76% капитала и 51% долга проинвестировано иностранными инвесторами, а суммарный объем капитала составляет не менее, скажем, $10 млн (цифру можно и нужно уточнять). Таким предприятиям, равно как и всем нерезидентам России, должно быть запрещено любое участие в политической деятельности в России, в том числе финансирование такой деятельности, финансирование СМИ и некоммерческих организаций, кроме благотворительных фондов. СПИИ, нарушившие эти правила, теряют такой статус и становятся обычными компаниями. Сфера деятельности таких предприятий должна иметь ряд исключений: запрещены добыча полезных ископаемых, участие в оборонной промышленности, СМИ и других отраслях.
Особый режим для особых компаний
Для СПИИ должен существовать особый режим. Эти компании будут находиться под юрисдикцией специальных судов, создаваемых с широким привлечением иностранных юристов, и функционировать в специальном правовом пространстве, максимально приближенном к британскому праву. Это не должно вызвать проблемы, в частности потому, что количество таких компаний будет ограничено, на регион будет достаточно одного суда. Контракты между СПИИ и между СПИИ и компаниями-резидентами должны будут заключаться по этому праву. СПИИ будут иметь право подавать апелляции на решения таких судов в Лондонском арбитражном суде, чье решение будет считаться окончательным и обязательным.
Налоговый статус таких компаний также должен быть особым. Стоит обнулить для них налог на прибыль, реинвестируемую внутри компании, в другие СПИИ и в компании-резиденты России. Далее в зависимости от того, насколько хорошо пойдет процесс создания таких компаний, можно для его стимулирования снижать ставку НДС и уровень налогов на ФОТ. Отчетность СПИИ нужно привести в соответствие с британскими стандартами, исходить из налоговой презумпции невиновности и рассматривать налоговые иски к ним в тех же специальных судах.
Сотрудники и совладельцы СПИИ должны автоматически получать статус иностранного инвестиционного агента (ИИА). Для них нужно предусмотреть административную подсудность только аналогичным специальным судам, невозможность возбуждения уголовного дела против них по экономическим статьям, пока деяние и ущерб не будут доказаны в специальном суде для СПИИ, налоговую презумпцию невиновности на тех же условиях, что и для СПИИ, и ряд других прав.
С другой стороны, они не должны заниматься политической деятельностью — участвовать в политических митингах и демонстрациях, публиковаться в СМИ на темы, связанные с политикой, и пр. Возможно, на время нахождения в статусе ИИА они даже должны быть лишены избирательных прав (кроме выборов в отдельные муниципальные органы власти, но об этом позже). Кроме того, у них будет возможность отказаться от пенсионного и социального обеспечения в России сверх минимального базового уровня и существенно уменьшить взносы, которые за них платит СПИИ. Если сотрудник СПИИ нарушает правила, компания может потерять свой статус.
Режимные объекты
Специальные территории иностранного инвестирования (СТИИ) должны быть компактными зонами, где все предприятия соответствующего размера получают статус СПИИ, а все их работники или даже все жители зоны — статус иностранного инвестиционного агента. Дополнительным стимулом для появления такой зоны должно быть обнуление налогов на СПИИ (и, возможно, их сотрудников и совладельцев) в профильной для зоны индустрии на срок 25–50 лет.
Для начала можно создать под Москвой две такие зоны: с IT-профилем и с финансовым профилем. Затем можно определить другие территории и профили для таких зон — в местах, где есть существенный потенциал для создания нового бизнес-кластера из «разрешенных» областей. Такие территории должны получить широкие права самоуправления, в том числе выборность глав и местных советов, невозможность сместить выбранных чиновников «сверху» и полный контроль над местным бюджетом, в который будут идти 100% местных налогов и существенная часть НДС и налогов на доход и прибыль. Возможно, в каких-то зонах стоит ввести беспошлинный ввоз и вывоз товаров, если это принесет существенные дополнительные выгоды окружающим территориям.
Чтобы иностранные инвесторы поверили в надежность нововведений, Россия должна дать минимум 50-летнюю гарантию на сохранение этих законодательных статусов и взять на себя ответственность на уровне международного договора за убытки СПИИ в случае преждевременного изменения законов.
Лучше Кремниевой долины
Подобная система позволит отделить общественно-политическую среду от независимой экономической среды.
Отечественный бизнес, приспособившийся зарабатывать на особых отношениях с государством и полностью от него зависящий, останется в обычном статусе.
А те отечественные предприниматели, которые захотят независимости и гарантий эффективной защиты своих прав, реструктурируют свои инвестиции через офшоры и хотя бы частично вернут капиталы в Россию в формате СПИИ — отказываясь от политических прав и даже участия в политической жизни.
Россия станет инвестиционно привлекательной и для иностранных инвесторов; они, будучи уверены в защите своих прав, будут активно выносить бизнесы в Россию из-за более низкой себестоимости и близости к рынку сбыта: все-таки Россия — это рынок из 146 млн человек.
Более того, если на специальных территориях объявить нулевую ставку налога на доходы, полученные за пределами России, а также на дивиденды, проценты, роялти, авторские гонорары и доход от долгосрочного инвестирования в акции, Россия будет претендовать на роль конкурента стран-концентраторов интеллектуальной элиты бизнеса.
В пользу России (точнее СТИИ) сыграют существенно более низкое налогообложение, уже имеющаяся приличного уровня инфраструктура (по крайней мере в Московской области) и надежная защита прав инвесторов и профессионалов в рамках специального режима.
Тогда СТИИ будут не менее привлекательны для самых разных стартапов, IT-компаний, финансовых компаний, инжиниринга и R&D, штаб-квартир холдингов и частных инвесторов, чем Кремниевая долина (все хорошо, но высокие налоги), Дубай (тяжелый климат и нестабильный регион), Гонконг (далеко, политическая стабильность под вопросом, перспектива интеграции с Китаем) или Сингапур (далеко, нет гарантий стабильности, сильное китайское влияние).
Рост на 10% в год
Даже если такие действия позволят остановить отток капитала (около $50 млрд в год сегодня) и привлечь в страну хотя бы половину ежегодного притока капитала в Сингапур (еще $40 млрд), мы получим $90 млрд в год.
Если считать «очень в среднем», такие инвестиции в течение 2–4 лет увеличивают ВВП на $100–110 млрд. Удержав такой уровень инвестиций, мы уже через 2–4 года получим рост ВВП России только от этих инвестиций, без учета эффекта мультипликации, на 7,5–8% в год.
Мультипликативный эффект — развитие бизнесов, обслуживающих компании с иностранными инвестициями и специальные зоны развития, даст еще минимум 50% от этого прироста.
Не стоит забывать и такой фактор, как релокация в специальные территории иностранцев, их индивидуальные инвестиции в жилье, инфраструктуру, собственность на месте и активное потребление.
Если нам удастся привлекать хотя бы по 100 тыс. семей экспатов в год (а сегодня только в Дубае более 3,3 млн иностранных профессионалов и предпринимателей), то при средних затратах на обустройство в $500 тыс. и среднем потреблении в $150 тыс. в год на семью мы добавим в ВВП России еще 2–3% в год.
В общей сложности при правильном построении системы СПИИ — СТИИ — ИИА можно ожидать более чем 10-процентного роста ВВП в России в год в течение как минимум декады.
В этих компаниях и на этих территориях постараются оказаться миллионы граждан России, которые хотят жить в правовой среде и европейской системе управления. Если такую перспективу выберут половина тех условных 14%, что не поддерживают сегодня курс правительства, то можно ожидать превращения в ИИА 5 млн работников, или около 10 млн граждан (и не менее 1 млн экспатов). За счет своего и корпоративного потребления они дадут работу еще 7,5–12,5 млн граждан России (и еще такому же количеству иждивенцев).
То есть в общей сложности система заберет у рентного государства задачу «прокормить» 25-35 млн человек, 15-25% всего населения. За 10 лет только система СПИИ — СТИИ вырастет до 50% ВВП страны и минимум удвоит поступающие в бюджет налоги на прибыль, НДС и налоги на доход (а федеральный центр получит минимум 50% увеличение сборов). Инвестиции СТИИ заместят существенную долю инвестиций, которые должно было бы в противном случае профинансировать государство.Существующая власть при этом не только не будет опасаться за свою стабильность: она за счет такой системы существенно улучшит материальное положение народа, повысит свой рейтинг и нейтрализует наиболее активную часть населения — рассерженных горожан, которые выпадут по своей воле из политической жизни. Закроются «оппозиционные» СМИ, можно будет спокойно заблокировать Facebook — все равно почти все его пользователи окажутся на специальных территориях.
От Немецкой слободы до Гонконга
И последняя важная деталь. В сущности, власти не надо будет решать вопрос, какие индустрии развивать, во что инвестировать, что делать для экономического подъема страны. На этот вопрос будут отвечать СПИИ и СТИИ — за свой счет и неся свои риски. У страны же будет возможность мультиплицировать правильные ответы — как в виде новых СТИИ, так и в офшорной зоне, как за счет новых иностранных инвестиций, так и давая возможность развития государственным компаниям и лояльным бизнесменам. Система СПИИ-СТИИ будет развиваться в ногу со всем миром, что даст России шанс преодолеть текущую тенденцию отставания, грозящего стать невосполнимым уже через несколько лет.
Тот, кому кажется, что предложенная система запоздалая первоапрельская шутка или плод буйной фантазии, может внимательно изучить феномен Гонконга. Ну а тот, кто скажет, что для России китайский опыт неприменим, может почитать про немецкие слободы до и во время Петра I.
Это всё не только возможно — есть опасение, что подобная система является последним шансом России в нынешнем властном цикле на экономическое развитие.
https://www.nlobooks.ru/magazines/nepri ... cle/12125/2015 год
Рентно-сословная трансформация российского общества(сокращенный текст)
автор: Виктор Сергеевич Мартьянов – заместитель директора по науке Института философии и права Уральского отделения РАН.
Возвращение рентно-сословного политического порядка
Российский транзит без трансформации (Майкл Буравой) состоял в том, что рыночные преобразования общества так и не были завершены, ознаменовавшись рентно-сословным откатом.
В результате меняются и основания стратификации современного российского общества, и условия доступа граждан к ресурсам, и общая социальная структура.
Экономические классы, так и не окрепнув, переформатируются в сословные социальные группы, «к которым так или иначе причислены все граждане страны, [сословия] специализированы либо на сдаче ресурсов (на производстве), либо на их раздаче (на управлении), либо на контроле за социальной справедливостью при сдаче и раздаче (силовые структуры)»[2].
Новые элиты образовали служилое сословие (Симон Кордонский), действующее в патрон-клиентской парадигме рентного государства, в которой функции государства становятся объектом частного присвоения. Борьба за доступ к ресурсам осуществляется за пределами публичного поля, путем взаимодействия в патронажно-клиентарных иерархиях, образующих истинную вертикаль власти.
«[При этом] позитивное знание о реальных процессах распределения ресурсов почти всегда оказывается непубличным, скрытым, априори “вредным”, а с позиции внешнего наблюдателя – свидетельствующим о противозаконности действий как тех, кто распределяет ресурсы, так и тех, кто их осваивает или списывает»[3].
В то же время значительная часть общества неожиданно оказывается в условиях не компенсированного социальным государством рынка со всеми его издержками.
В результате возникает закономерный запрос больших социальных групп на компенсацию снизившейся ренты и падение жизненного уровня посредством апелляции к государству.
Возникает каталитический эффект, когда практики рентоориентированного поведения подкрепляются тем, что все большая часть населения зависима от ресурсов, распределяемых государством.
Советские и постсоветские сословия аграриев, бюджетников, пенсионеров, чиновников и силовиков, составляющие костяк сложившегося антимодерного консенсуса, требуют гарантированной (и увеличивающейся) доли ренты в обмен на политическую лояльность.
Субъективно они видят себя обделенными получателями благ, но не хотят тратить сил на самостоятельное участие в политике (политические права), определять свою судьбу на собственный страх и риск (стремление к переменам и самостоятельности), трактуя свои социально-экономические и политические права прежде всего как допуск к ренте.
Причем доля рентозависимых сословий в силу расширения структурной безработицы – лишних людей – будет со временем только увеличиваться.
Соответственно, все разговоры о справедливости внутри данного дискурса – это требования большей ренты при априорном тезисе: неправильно поделили. Здесь и ложные воспоминания о «золотом» советском веке, и критика олигархии, присвоившей народное добро, и теории различных заговоров против России, и так далее.
Таким образом, современная Россия институционально представляет гибридное общество, где ценностно-институциональный центр организован по рентно-сословной модели, в то время как рыночные ценности и институты образуют своего рода защитную периферию.
В условиях доминирования обменов дистрибутивного типа группы и слои общества отличаются прежде всего доступом к механизмам рентного распределения. Это относительно статичное общество, в котором доминирует естественное государство как основной механизм иерархизации доступа, распределения и контроля ресурсных потоков. Соответственно, возрастает релевантность описаний текущего состояния общества в метафорах и категориях характерных для обществ с господством редистрибуции, то есть феодальных обществ, что находит отражение в росте популярности концепций неопатримониализма, сословности, традиционализма, патриотизма, обращениях к поиску духовных скреп и так далее[5].
Подобное общество консервативно, так как большинство боится потери ренты больше, чем потенциальных выгод от перспективы социальных трансформаций. Сословным элитам выгодно формирование рентного общества с низкими зарплатами/пенсиями/пособиями в контексте стратегии выживания, требующей от граждан включения всех доступных ресурсов. В данной перспективе рыночно ориентированные социальные группы как носители перемен представляются «не только функционально избыточным, но и опасными»[6]. Социологически рентизация общественной структуры подтверждается перманентным ростом количества чиновников, бюджетников, льготников, пенсионеров, а также обслуживающих госзаказы компаний, образующих антимодерный консенсус: «Доля явно или косвенно обслуживающих государство работников составляет не меньше 35–40% от числа всех занятых в экономике… Госкомпании, монополии, обслуживающие их фирмы и бюджетный сектор образуют сложный и разветвленный конгломерат организаций, работникам которых категорически невыгодна смена политического режима»[7].
Экономические факторы рентно-сословной стратификации
(прим., социа́льная стратифика́ция — одно из основных понятий социологии, обозначающее систему признаков и критериев социального расслоения, положения в обществе)
Любое государство, как бы это ни отрицалось, существует в дистрибутивной модели, опираясь на кнут насилия и пряник ренты, в то время как сфера свободного рынка, при всей к ней терпимости и лояльности, является для него внешней средой. … …
Модель сословно-рентного государства последовательно вытесняет рыночные обмены в разрастающуюся теневую часть российской экономики, невидимую или параллельную государству. Прежде всего это неформальный сектор, работающий как экономика отходничества[13], разные формы самозанятости и индивидуального выживания, бартера и натурального хозяйства, гаражной экономики и распределенных мануфактур, в силу разных причин не попадающие под контроль государства и его агентов. В подобной неподконтрольной государству области экономики проистекает трудовая активность до 40% экономически активного населения России, и эта доля продолжает увеличиваться[14].
Расширение экономики выживания происходит не столько в силу очередного кризиса, сокращения рыночной стоимости природных ресурсов или внешних политических санкций, сколько вследствие того, что сословное государство в принципе не заинтересовано в создании автономного экономического (и следующего из него политического) рынка и рыночной инфраструктуры, совершенно рационально трактуя их как угрозу своим интересам.
Поэтому рентно-сословный политический порядок не может создать условий для появления массовых достойных рабочих мест вне государства, которые для значительной части населения были бы выгодней бегства от государства в экономику выживания[15]. Рыночные обмены и отношения приходят в упадок в условиях фонового огосударствления производительных сил и рынка труда. В данном контексте стоит особо отметить следующее обстоятельство: «[Наблюдавшееся] улучшение положения в середине 2000-х гг. значительной части россиян, главным видом рентоприносящей собственности у которых должен являться в экономике современного типа именно квалификационный ресурс, обусловливалось внерыночными причинами, а не ростом стоимости их рабочей силы, связанной с повышением ее качества»[16].
Малый бизнес, который сословно-рентные элиты рассматривают как политически безопасный и на который они возлагают бесконечные, но неоправданные надежды, превратился в теневую гаражную экономику, которая по большому счету может существовать лишь вне репрессивной государственной регуляции, элиминирующей рыночную рентабельность большинства инициатив.
… …
Важным катализирующим фактором рентно-сословного переформатирования так и не сложившегося рыночного порядка является зависимость национальной экономики от освоения природных ресурсов при крайне низком уровне вклада в экономику социального и человеческого капиталов.
Россия обладает значительными природными рентными ресурсами, которые, вместо развития и модернизации, постоянно перераспределяются между разными сословиями. При этом рентные запросы населения непрерывно растут, в то время как доля заработанного трудом дохода неуклонно снижается.
Более того, создается самораскручивающаяся рентная спираль, когда политико-административные элиты заинтересованы в разрастании доли ренты на свое обслуживание больше, чем в развитии механизмов генерирования нерентных доходов общества, образующих потенциальную угрозу сложившемуся рентно-сословному политическому порядку.Сырьевая зависимость ведет к тому, что подобные России экономические порядки уже не нуждаются в массовом рынке труда, когда 1–3% всех занятых в экономике способны обеспечить львиную часть бюджетных доходов страны. Отсюда проистекает радикализация общественного неравенства по отношению к доминирующей нефтегазовой вертикали, отсутствие необходимости развития массового труда, создания новых рабочих мест и вложений в социальный и человеческий капитал за исключением минимального доступа широких слоев населения к базовой ренте, обеспечивающей устойчивость подобного порядка. Это ведет к неизбежному архаичному упрощению социальной структуры и принципов легитимации политического порядка: «Супер-экстрактивное государство собирает свои средства не в виде налогов с населения, а в виде прямой ренты, поступающей от добычи и торговли естественным ресурсом. Это могут быть процентные отчисления, таможенные пошлины или дивиденды госкорпораций, но важно понять отличие этих поступлений от налогов, которые производятся творческим трудом всего общества и, соответственно, подлежат контролю со стороны этого общества… Так как государство извлекает свое богатство не из налогов, налогоплательщики не могут контролировать правительство»[20].
Представляется, что с подобной инволюцией политического порядка связан и общий тренд к сокращению как рыночных групп предпринимателей, так и переводу политически все менее ценных бюджетников в более низкую по статусу категорию наемных работников, лишающую их части ренты и привилегий, которыми они пользовались ранее.
Одновременно элитами небезуспешно эксплуатируется и модерная риторика легитимации. Это оправдания подобного политического порядка, связанные с потенциально открытым доступом широких масс к рентным возможностям элит путем их превращения в средний класс, подключения к выравнивающим возможности Интернету и социальным сетям (нетократия Александра Барда и Яна Зондерквиста, плоский мир Томаса Фридмана), приобретения акций и прелестей потребительской жизни в кредит, риторики поддержки малого бизнеса. И все эти декларируемые возможности быстро обнаруживают характер ограниченных социальных утопий, не соответствующих окружающим реалиям и лопающихся как пузыри в очередных экономических кризисах, в то время как рентно-сословная социальная структура общества остается неизменной.
… …
От советских к российским: переструктурируя сословия и перераспределяя ренту
Если в условиях конкурентного рынка ресурсы и генерируются, и распределяются через свободное ценообразование, то в рентно-сословном обществе распределение доступа к ресурсам – и сами ресурсы – осуществляется преимущественно через властные, нерыночные механизмы. Самим содержанием политики в рентоориентированном обществе становится постоянный передел прав сословий на ренту – сырьевую, сословную, административную, силовую, электоральную и прочие. При этом в рыночной перспективе рост рентных запросов правящего сословия осмысляется в категориях плохого правления и увеличения трансакционных издержек, которые ведут к снижению конкурентоспособности бизнеса, вынужденного нести значимые внерыночные издержки.
В России рыночная оболочка общества все более истончается, а количество сфер и объемов ресурсов, распределяемых посредством рентных взаимодействий, растет.
Даже ситуации с заморозкой цен, поддержкой отечественного производителя, ответами на санкции технологически используются рентно-сословным государством для того, чтобы разрушить проторыночное пространство в пользу естественных монополий, оправдать рост тарифов монополистов.
Постсоветская рентная пирамида выстраивается в центр-периферийной модели, затрагивающей все социальные измерения: город–село, центр–регионы, служащие – податные сословия, радикализируя сложившееся неравенство.
Государство не отрицает напрямую право советских сословий на ренту, но оно разными способами ее девальвирует: поднимая налоги, сокращая бюджетные отчисления на образование и здравоохранение, количество прав и льгот, санкционируя опережающий инфляцию рост тарифов ЖКХ и естественных монополий, девальвируя рубль и так далее.
Ключевой тенденцией является все большая концентрация контроля над источниками ренты на федеральном уровне, полномочия местного самоуправления постоянно урезаются, так как последние планомерно лишаются источников доходов, которые могли бы обеспечить выполнение закрепленных за органами местного самоуправления полномочий. Очевидно, что вслед за изъятием доходов уходят и властные полномочия, которые в такой ситуации невозможно обеспечить экономически[23]. «Фактически “вертикаль власти” – это неформальный институт, обеспечивающий поддержание и расширение политико-административной ренты. В рамках этого института санкционируется сверху вниз доступ ко всем видам ренты. Одновременно снизу вверх идут потоки отчислений от премий финальных рент. Рентоориентированное поведение всех видов тесным образом переплетено с коррупцией»[24]. … …
Новое российское государство, радикализируя общественное неравенство, урезая или лишая старые советские сословия доступа к ренте, мотивирует свои действия модернизационной риторикой. Тем, что гражданам необходимо учиться жить в условиях рынка, быть конкурентоспособными, независимыми от поддержки государства.
Однако, когда окрепшие в рынке социальные слои созревают для предъявления аналогичного политического запроса естественному государству, связанного с его превращением из механизма рентного распределения ресурсов в набор сервисных услуг для граждан, возникает закономерное сопротивление политических сил, стоящих за рентным политическим порядком. Таким образом рентно-сословное государство вынуждено поддерживать двойные стандарты, предъявляя обществу правила, которых оно само не выполняет.
Возникает парадокс, состоящий в том, что рентный механизм управления обществом и экономикой предполагает политическую лояльность населения в обмен на долю ренты, в то время как снижение, размывание или лишение граждан привычной доли ренты создает опасные для сложившегося политического порядка социальные группы. Последние либо приспосабливаются жить в тени государства, занимаясь невидимой для государства деятельностью, либо намерены изменить подобный порядок.Симуляция модернизации вписывается в общее стремление рентно-сословных элит превратить рационально-бюрократическую, но непредсказуемую легитимацию посредством рутинных, технологических процедур (референдумы, выборы, конкурсы, иные виды ротации) в более архаичную, связанную с обращением к трансцендентному измерению: истории, национализму, противоборству своих-чужих.
В результате легитимация сводится к сакральной миссии и предназначению, в которых механизмы консолидации и модернизации общества подменяются его паллиативной мобилизацией вокруг власти, превращая стратегии любых реформ в способ легитимации status quo:
Российское рентное государство в условиях обостряющегося кризиса модели гарантированного всеобщего благосостояния и сжатия доступных ресурсов вынуждено постоянно лавировать, выбирая опорные социальные группы.
Эта политика связана с формированием общего антимодерного консенсуса, в который входят бюджетозависимые социальные слои.
Прежде всего собственно бюджетники, пенсионеры, силовики (армия, МВД), сотрудники естественных монополий и разного рода госкорпораций, а также их многочисленные подрядчики, которых в целом устраивает сложившийся status quo освоения бюджетов, функций, полномочий и связанной с ними ренты.
Соответственно, домодерные и антимодерные социальные группы все активнее используют государство как социальный лифт, стремясь через государственную или военную службу к более высокому социальному статусу и доле ренты.
Им противостоят социальные группы, которые эффективно функционируют в рынке. Они хотят большего: изменить сами правила игры, то есть сложившийся рентно-сословный порядок, который существует только потому, что не допускает расширения пространства рыночных обменов и возникновения значимых рыночных субъектов, ресурсно независимых от государства – потому что рано или поздно эти субъекты употребят свой ресурс в целях изменения политического порядка. Заключение: рентно-сословный порядок в перспективе будущего
Рентно-сословный порядок является достаточно стабильным и устойчивым в своем воспроизводстве политическим состоянием общества. В подобной перспективе основными для него являются внутренние вызовы, проистекающие из постоянного роста рентных притязаний и/или нормы отката, а также их бесконечного передела. Этот рост обусловлен все более жесткой дифференциацией иерархической системы доступа к ресурсам, которая в итоге разрушает широкую коалицию элит:
Более того, внутренний парадокс рентно-сословного политического порядка состоит в том, что, с одной стороны, элиты стремятся гарантировать политическую лояльность большинства граждан путем оформления контролируемой рентной зависимости все большего количества социальных групп от государства.
Однако необходимость контроля вступает в противоречие с другой базовой тенденцией: стремлением элит к постоянному переделу в свою пользу общего объема ренты путем снижения социальной поддержки населения.
В такой перспективе бóльшая часть населения выступает для ресурсного государства как обуза, на которую надо постоянно тратить генерируемый государством ресурс.
Поэтому очевидно естественное стремление элит ограничить лишние сословия в их доступе к механизмам поддержки со стороны государства.
Таким образом, две фундаментальные цели элит: а) легитимация и политический контроль над населением и б) присвоение ресурсов – приводят к взаимоисключающим стратегиям, формирующим общее конфликтное поле рентно-сословного политического порядка.Неустранимое противоречие, своего рода дефект в легитимации во многом влияет на то обстоятельство, что российские рентные элиты не вкладываются в создание устойчивого и долгосрочного каркаса государственных институтов, в том числе поддерживающих легитимность ренты государства как стационарного бандита (Мансур Олсон).
Все как раз наоборот: «
Российская номенклатура – это, по Олсону, “кочевой бандит”, который стремится максимально обобрать население захваченной им страны и уйти в другое место. Поэтому она не строит устойчивых формализованных политических и государственных институтов, а создает лишь постоянно трансформирующуюся институциональную ширму для прикрытия неформальных, основанных на властном принуждении практик извлечения доходов в свою пользу. Правящая российская номенклатура – временщик, “ахиллесова пята” которого – то, что личные финансовые активы и собственность большинства ее представителей находятся под юрисдикцией других государств»[30].
Соответственно, легитимация рентно-сословного порядка прекращает опираться на согласие народа, перестающего играть определяющую роль в создании ресурсной базы этого порядка.
Однако, поскольку государство не является функциональным аналогом фирмы, которая может просто уволить лишних наемных работников,
политика отношения к лишним людям начинает выстраиваться в паллиативной логике «сырьевого национализма», где собственные граждане переопределяются из главной цели в средство, в один из видов природного сырья, используемого государством для реализации более важных целей: восстановления империи и укрепления «русского мира», реализации государственных стратегий развития, глобальной борьбы за существование, восстановления традиций и так далее.
Соответственно, ценность граждан ставится в зависимость от их важности для государства в реализации указанных целей[31]. Легитимация гибридного политического порядка приобретает довольно двусмысленный, надуманный характер: обоснование радикального неравенства и сверхвысокой концентрации прав на ресурсы в руках избранных уводит в невразумительные дебри рассуждений о патриотизме, менталитете, традициях, русском характере, исторической миссии и общем прошлом, которые конструируются элитами в целях оправдания рентно-сословного поворота. Политическому режиму не остается ничего иного, как развивать своеобразную модель рентно-сословной легитимации, связанную с целями обеспечения неравного доступа разных сословий к определенным уровням и объемам ренты в обмен на поддержку.
В результате можно наблюдать как существующие в реальности идеологические стратегии элит по легитимации рентно-сословного порядка – патриотизм, национализм, изобретение советской традиции, риторика государственных интересов – постоянно вступают в противоречие с сословным циничным эгоизмом этих же элит, определяющим их решения на самом деле, порождая тем самым такой же партикулярный эгоизм широких обделенных сословий.
В перспективе это ведет к радикальному распадению социальных реальностей и ожесточению сословий, к снятию всяких моральных ограничений в политической борьбе, где одни сословия могут выиграть или проиграть только за счет других, без шансов на консолидацию во имя общих благ и интересов.
Потенциальная радикализация конфликта между стратегиями политического контроля и рентного присвоения ведет к тому, что все большее количество социальных групп начинает связывать возможности доступа к ренте с иной конфигурацией политического порядка и механизмов распределения ресурсных потоков либо с радикальным исключением из ресурсной зависимости от государства как таковой. Указанные тенденции являются базовым онтологическим условием потенциальной трансформации рентно-сословного политического порядка в общество открытого доступа (Дуглас Норт).
Основная экономическая проблема устойчивости рентно-сословного порядка в аспекте будущего в том, что рентно-сословное государство не рассматривает собственных граждан, их человеческого и социального капитала как главного ресурса, чье значение постоянно растет в глобальной экономике в сравнении с природными ресурсами. Развитие человеческого потенциала граждан создает непредсказуемость и неподконтрольность, что входит в прямое противоречие с логикой сословного ресурсного государства.
Между тем глобальное замедление экономического прогресса в качестве дальнейшего фактора развития современных обществ выводит на первый план его внеэкономические измерения, связанные с опорой на человеческий фактор – человеческий и социальный капиталы.Природная рента в условиях высокотехнологичной экономики все чаще уступает место человеческим и общественным ресурсам развития. Не случайно наиболее развитыми в условиях глобальных рынков часто оказываются страны, изначально обделенные природной рентой, например Япония, Тайвань, Нидерланды, Швейцария, которым не оставалось ничего иного, как совершать опережающие вложения в развитие человеческого капитала.
Тем более, что такие ресурсы, как социальный капитал, эффективные институты, универсальные ценности, сервисная инфраструктура, политическая стабильность, гарантии прав, вложения в человеческий капитал граждан, можно наращивать усилиями членов политического сообщества по изменению принципов социально-политического устройства без привлечения существенных экономических ресурсов.В подобном ракурсе российские граждане все более лишаются условий и факторов развития человеческого и социального капитала, меняя их на синицу ренты в руках.
Поэтому, вместо движения к постматериальным и постиндустриальным ценностям, они вновь обречены на выживание, которое в свою очередь все больше зависит от лояльности государству и его агентам в условиях постоянного роста лишних людей с позиций рентно-сословного государства.
Это задает устойчиво-негативный долгосрочный тренд на усиление периферийности российского общества в глобальном измерении, а также усиление внутренней конфликтности, неравенств и угроз, когда лишних, исключенных из рентных цепочек людей становится слишком много, а их мотивация к сохранению status quo стремительно ослабевает.
________________________________________
[1] Буравой М. Транзит без трансформации: инволюция России к капитализму // СОЦИС. 2009. № 9. С. 7.
[2] Кордонский С. Россия. Поместная федерация. М.: Европа, 2010. С. 44.
[3] Он же. Административно-территориальная структура России: «в реальности» и «на самом деле». М.: Европа, 2010. С. 133–134.
[4] Фисун А.А. К переосмыслению постсоветской политики: неопатримониальная интерпретация // Политическая концептология: журнал метадисциплинарных исследований. 2010. № 4. С. 181.
[5] Старцев Я.Ю. Неофеодализм: эффективная метафора или релевантная концепция? // Россия в поисках идеологий: трансформация ценностных регуляторов современных обществ / Под ред. В.С. Мартьянова, Л.Г. Фишмана. М.: Политическая энциклопедия, 2016 [в печати].
[6] Даниленко Л.Н. Сырьевая рента в России: благо или проклятие // СОЦИС. 2013. № 12. С. 121.
[7] Грозовский Б. Государственное вмешательство: институциональная ловушка // Pro et Contra. 2012. № 6(57). С. 95–97.
[8] Policy Challenges for the Next 50 Years (
http://www.oecd.org/economy/Policy-chal ... -years.pdf).
[9] Российская экономика в 2014 году. Тенденции и перспективы. М.: Издательство Института Гайдара, 2015. С. 59.
[10] Едовина Т. Две пятых государства отдыхают в тени // Коммерсант. 2014. 28 мая.
[11] Даниленко Л.Н. Указ. соч. С. 122.
[12] Таллок Г. Общественные блага, перераспределение и поиск ренты. М.: Издательство Института Гайдара, 2011. С. 142–153.
[13] Плюснин Ю.М. и др. Отходники. М.: Новый хронограф, 2013.